…я писала на коленке,
под грохот вагонов, вжиг, ту-ту…
я писала в зале ожидания
00:00 «Уважаемые пассажиры…»
я набрасывала дома
я стирала, перепечатывала
и снова стирала…
Нет, больше тянуть нельзя.
*Ежуня закатала рукава, и села за написание поста-отчета о Питере*


Интро
«- Живешь себе, живешь, никого не трогаешь. По утрам встречаешь солнышко, на закате провожаешь, с матушкой природой то и дело словечком перекинешься. Хозяйство свое, уточки, курочки. Никогда не голодаешь, но и краюшки на пол не бросаешь. Благодать, да и только. А потом какой-нибудь заезжий шалопай из городских возьмет, да и нанесет твою деревеньку на карту. Вслед за этим приедут серьезные люди в рабочих робах, и давай – пыль столбом, шум, гам. Спустя неделю останется от твоей хаты одна лишь табличка – «Здеся жил дед Федот». А звали ли их? Нужна ли нам тут ихняя «цивилизация»? Вот и рыдают по ночам бабки, стараясь внукам своих слез не показывать. Забирают у нас потихоньку жизнь…»
Как многие уже догадались по моим отрывочным мыслям, поездка была ошеломляющая. Во-первых, очень и очень стремительная. Вернувшись в среду, в четверг я уже купила билет, и в ночь с пятницы на субботу отправилась в Северную столицу. Доехала без приключений – моя счастливая звезда подсуетила нижнюю полку, и компанию удивительно молодых, и симпатичных людей. Одна девушка напомнила мне героиню «Красоток» - современная улыбчивая блондиночка, реснички которой сподвигли одного из хлопцев, уступить ей место внизу. Слабый пол, так держать!
Во-вторых, Питер встретил меня такой хорошей погодой, что я растерялась. Если задуматься, я жила там с августа по октябрь, но таких синих дней могу вспомнить и пересчитать по пальцам.
А в-третьих, я увидела всех-всех, кого запланировала, и эти встречи – некоторые ВПЕРВЫЕ – стали ярким пятном моей поездки…

текста много, предупреждаю)День первый
In syrnik verita или «По следам фантомных снусмумриков»
«… девочка прыгала на скакалке, и ее ножки в новеньких сандалиях четко выбивали ритм. Она аж жмурилась от осознания того, как красиво подпрыгивают ее банты, и какое яркое на ней сегодня платьице. Она практически и забыла о том, что еще пару минут назад ей было немножко за 30, и ее сердце было разбито очередным альфонсом, и губы искусаны в тщетной попытке сдержать рыдания. Здесь и сейчас она снова была жизнерадостным ребенком, девочкой-ветром, и скакалка в ее руках лихо рассекала воздух. Она не задумывалась о произошедшей метаморфозе, просто радовалась тому, что ее душа поет птичкой, что ей весело и хорошо. А дома ее ждет тортик, и мама шутливо пожурит за сбитые носки сандалий…
Проходившие взрослые невольно замедляли шаг, их вечно спешащие лица разглаживались, и они незаметно для себя начинали молодеть. Взрослый дядя в строгом костюме на глазах превращался в 10-летнего вихрастого мальчишку, со сбитыми коленками и порванным в драке рукавом. Завидя неподалеку сверстников, он бросил на землю папку, и припрыжку кинулся к ним. Две полнотелые женщины с авоськами, сетовавшие на очередное подорожание, каким-то фантастическим образом истончились до нарядных девчушек, с большими куклами в руках.
- Светка, а как твою зовут?
- Мисс Мэри. Она любит мороженое…
… солнце заливало дворик, и никто из смеющихся здесь ребят, и не замечал, что за деревом мелькнул ей-то силуэт. На маленьком существе была шляпа, и любопытные глазенки походили на пуговички.
Снусмумрик выглядывал из-за дерева, и отсчитывал:
-Минус год, минус два года, минус три…»

… как только поезд остановился, я подхватила сумку, и устремилась на перрон. Там ведь уже должны были быть мои встречающие – сестренка Айла и друг Фантом.

*ага, верной дорогой идем...*

Парадоксально, но первым узнала именно его. Словно и не было года, или даже двух лет необщения. К сноске: Фантом недаром получил такое говорящее имя. У этого парня есть поразительная способность теряться. Не сказала бы, что он маленький, серенький и шустрый, но сколько я себя помню, стоило нам идти вместе, как в какой-то момент я начинала его терять. Вроде бы был справа от меня, а озираюсь и не вижу. Вся соль шутки в том, что Фантом-то и оставался на привычном месте, но как в «Море, ученике смерти», люди просто забывали его видеть.
- Это магия? - спросил Мор.
- А КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ, МАЛЬЧИК? Я ЗДЕСЬ ИЛИ МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ?
- Ты здесь, - задумчиво произнес Мор. - Я... Я наблюдал за людьми. Они смотрят на тебя, но мне кажется, что они тебя не видят. Ты что-то делаешь с их мозгами.
- ВСЕ ЭТО ОНИ ДЕЛАЮТ С СОБОЙ САМИ, - покачал головой Смерть. - ЛЮДИ НЕ МОГУТ ВИДЕТЬ МЕНЯ, ОНИ ПРОСТО-НАПРОСТО НЕ ПОЗВОЛЯЮТ СЕБЕ ЭТОГО. ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ПРОБЬЕТ ИХ ЧАС, РАЗУМЕЕТСЯ. ВОЛШЕБНИКИ МОГУТ ВИДЕТЬ МЕНЯ, И ЕЩЕ КОШКИ. НО ОБЫЧНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО... НЕТ, НИКОГДА. - Он выдул вверх колечко дыма. - СТРАННО, НО ФАКТ.
Мор наблюдал за колечком, как оно, колыхаясь, уплывает все дальше и дальше в вечернее небо, медленно смещаясь в сторону реки.
- Но я-то тебя вижу, - заявил он.
- ТЫ -ДРУГОЕ ДЕЛО.

***
Кели тем временем жизнь медом не казалась.
А все потому, что причинность обладает колоссальной инерцией. Мор, движимый гневом, отчаянием и зарождающейся любовью, ворвался в нее и сместил, задав новое направление. Но причинность этого еще не заметила. Он дернул за хвост динозавра, но пройдет некоторое время, прежде чем на другом конце сообразят, что пора воскликнуть "ох!".
Короче говоря, мироздание знало, что Кели умерла. Поэтому оно было порядком удивлено, что она до сих пор не перестала ходить и дышать.
Свои чувства мироздание проявляло в мелочах. Придворные, все утро украдкой посматривающие на принцессу, сами не могли сказать, почему от ее вида им делается както не по себе. К своему острому замешательству и ее раздражению, они то и дело либо не замечали ее, либо говорили приглушенными
голосами.
Старший камергер обнаружил, что отдал приказ приспустить королевский флаг. Никакие силы в мире не заставили бы его объяснить, почему он это сделал. После того как он безо всякой видимой причины заказал тысячу ярдов черного сукна, его в состоянии легкого нервного потрясения мягко увели и уложили в постель.
Неосязаемое в своей странности чувство ирреальности происходящего распространялось по замку со скоростью эпидемии гриппа. Старший кучер приказал достать и начистить до блеска роскошный траурный катафалк. А потом он стоял во дворе конюшни и рукой в замшевой перчатке утирал непонятно
откуда взявшиеся слезы. Он плакал и не помнил, почему. Слуги крадучись пробирались по коридорам. Повару пришлось бороться с непреодолимым желанием готовить холодное мясо. Псы принимались выть, но сразу останавливались, чувствуя себя довольно глупо. Пара черных жеребцов, которых в Сто Лате по традиции запрягали в катафалк, внезапно впала в беспокойство и едва не залягала насмерть конюха.
(Терри Пратчетт «Мор, ученик смерти»)
А вот от встречи с Айлочкой у меня случился минутный ступор. Дело в том, что у моей сестренки всегда были длинные каштаново-рыжие волосы, которые удивительно гармонировали с желтыми глазами, и общей хрупкостью этого человечка. Конечно же, если Айла их и стригла, то на несколько сантиметров минус секущиеся кончики, а тут… короче, какой-то у***к-парикмахер *тот самый, что никому не нужен нах***, сделал ей вместо требуемой лесенки короткую стрижку… очень короткую стрижку. От неожиданности я онемела. Спустя несколько часов я привыкла, и даже стала находить в ее нынешнем имидже явные плюсы: взрослей смотрится, как-то неуловимо по-французски… но старый добрый Сну с волной волос до талии мне как-то привычней.
Обнялись, купили мне обратный билет, и отправились… кушать. А как же иначе, если я сошла с поездка голодная аки еж. Любимая «Чайная ложка» в рыжих позитивных тонах, и куча вкусностей. Так приятно насытиться, и покаламбурить с едой))))



… солнечные улицы – Питер, ну, какой же ты замечательный! Сытой мне крышу сорвало практически сразу. Очередной точкой нашего путешествия стал «Аниме пойнт», где эти извращенцы купили кучу няшек, и кавайностей. Я, честно говоря, долго в магазинчике не выстояла – слишком душно и шумно. Я же теперь типа продвинутый анимешник со стажем, мне же теперь выпячивание своих интересов ни к чему, да и субординацию мы знаем-с)

А что было потом?
Потом мы много-много бродили; спасали от голодной смерти Ежа; пили вкусный квас; выслеживали НЛО над церковью *его увидела только Айла*; дважды наворчачивали круги около Невского атриума, проходили мимо «СладкоЕжки»; смеялись и всячески наслаждались обществом друг друга.























Следующим местом отдыха душ стало кафе, если не ошибаюсь, «Турка».



Там нас уже ждал Арт. Еще одно одуванчиковое существо моей волгодонской части жизни. Удивительно, но нужно проехать сотни и даже тысячи километров, чтобы вот так вдруг увидеться. Земляк земляка чует издалека. Смеясь, мы вывели с Артом эту формулу. Когда я приезжала в Волгодонск, он неизбежно оказывался где-то вне его; когда же он приехал в Москву, я уехала в Волгодонск; я вернулась, а он ускользнул в Питер, благо, вскоре приехала в северную столицу и я. А должное обязательно случится. Меня в очередной раз поздравили с днем рождения, подарили подарок и просто очень тепло встретили…

И вот - город в тот же день.
И еще одно откровение.
Дедушка стоял на широком парадном крыльце и, точно капитан, оглядывал широкие недвижные просторы: перед ним раскинулось лето. Он вопрошал ветер и недостижимо высокое, небо, и лужайку, где стояли Дуглас и Том и вопрошали только его одного.
- Дедушка, они уже созрели? Дедушка поскреб подбородок.
- Пятьсот, тысяча, даже две тысячи - наверняка. Да, да, хороший урожай. Собирать легко, соберите все. Плачу десять центов за каждый мешок, который вы принесете к прессу.
- Ура!
Мальчики заулыбались и с жаром взялись за дело. Они рвали золотистые цветы, цветы, что наводняют весь мир, переплескиваются с лужаек на мощеные улицы, тихонько стучатся в прозрачные окна погребов, не знают угомону и удержу и все вокруг заливают слепящим сверканием расплавленного солнца.
- Каждое лето они точно с цепи срываются, - сказал дедушка. - Пусть их, я не против. Вон их сколько, стоят гордые, как львы. Посмотришь на них подольше - так и прожгут у тебя в глазах дырку. Ведь простой цветок, можно сказать, сорная трава, никто ее не замечает, а мы уважаем, считаем: одуванчик - благородное растение.
Они набрали полные мешки одуванчиков и унесли вниз, в погреб. Вывалили их из мешков, и во тьме погреба разлилось сияние. Винный пресс дожидался их, открытый, холодный. Золотистый поток согрел его. Дедушка передвинул пресс, повернул ручку, завертел - быстрей, быстрей, - и пресс мягко стиснул добычу...
- Ну вот... вот так...
Сперва тонкой струйкой, потом все щедрее, обильнее побежал по желобу в глиняные кувшины сок прекрасного жаркого месяца; ему дали перебродить, сняли пену и разлили в чистые бутылки из-под кетчупа - и они выстроились рядами на полках, поблескивая в сумраке погреба.
Вино из одуванчиков.
Самые эти слова - точно лето на языке. Вино из одуванчиков - пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня - дня сбора одуванчиков - тоже закупорить и сохранить; а потом настанет такой зимний январский день, когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова вспомнить, - вот тогда он его откупорит! Ведь это лето непременно
будет летом нежданных чудес, и надо все их сберечь и где-то отложить для себя, чтобы после, в любой час, когда вздумаешь, пробраться на цыпочках во влажный сумрак и протянуть руку...
И там, ряд за рядом, будут стоять бутылки с вином из одуванчиков - оно будет мягко мерцать, точно раскрывающиеся на заре цветы, а сквозь тонкий слой пыли будет поблескивать солнце нынешнего июня. Взгляни сквозь это вино на холодный зимний день - и снег растает, из-под него покажется трава, на деревьях оживут птицы, листва и цветы, словно мириады бабочек, затрепещут на ветру. И даже холодное серое небо станет голубым.
Возьми лето в руку, налей лето в бокал - в самый крохотный, конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий глоток; поднеси его к губам - и по жилам твоим вместо лютой зимы побежит жаркое лето...
- Теперь - дождевой воды!
Конечно, здесь годится только чистейшая вода дальних озер, сладостные росы бархатных лугов, что возносятся на заре к распахнувшимся навстречу небесам; там, в прохладных высях, они собирались чисто омытыми гроздьями, ветер мчал их за сотни миль, заряжая по пути электрическими зарядами. Эта вода вобрала в каждую свою каплю еще больше небес, когда падала дождем на землю. Она впитала в себя восточный ветер, и западный, и северный, и южный и обратилась в дождь, а дождь в этот час священнодействия уже становится терпким вином.
Дуглас схватил ковш, выбежал во двор и глубоко погрузил его в бочонок с дождевой водой.
- Вот она!
Вода была точно шелк, прозрачный, голубоватый шелк. Если ее выпить, она коснется губ, горла, сердца мягко, как ласка. Но ковш и полное ведро надо отнести в погреб, чтобы вода пропитала там весь урожай одуванчиков струями речек и горных ручьев.
Даже бабушка в какой-нибудь февральский день, когда беснуется за окном вьюга и слепит весь мир и у людей захватывает дыханье, - даже бабушка тихонько спустится в погреб.
Наверху в большом доме будет кашель, чиханье, хриплые голоса и стоны, простуженным детям очень больно будет глотать, а носы у них покраснеют, точно вишни, вынутые из наливки, - всюду в доме притаится коварный микроб.
И тогда из погреба возникнет, точно богиня лета, бабушка, пряча что-то под вязаной шалью; она принесет это "что-то" в комнату каждого болящего и разольет - душистое, прозрачное - в прозрачные стаканы, и стаканы эти осушат одним глотком. Лекарство иных времен, бальзам из солнечных лучей и праздного августовского полудня, едва слышный стук колес тележки с мороженым, что катится по мощеным улицам, шорох серебристого фейерверка, что рассыпается высоко в небе, и шелест срезанной травы, фонтаном бьющей из-под косилки, что движется по лугам, по муравьиному царству, - все это, все - в одном стакане!
Да, даже бабушка, когда спустится в зимний погреб за июнем, наверно, будет стоять там тихонько, совсем одна, в тайном единении со своим сокровенным, со своей душой, как и дедушка, и папа, и дядя Берт, и другие тоже, словно беседуя с тенью давно ушедших дней, с пикниками, с теплым дождем, с запахом пшеничных полей, и жареных кукурузных зерен, и свежескошенного сена. Даже бабушка будет повторять снова и снова те же чудесные, золотящиеся слова, что звучат сейчас, когда цветы кладут под пресс, - как будут их повторять каждую зиму, все белые зимы во все времена. Снова и снова они будут слетать с губ, как улыбка, как нежданный солнечный зайчик во тьме.
Вино из одуванчиков. Вино из одуванчиков. Вино из одуванчиков.
(Р. Бредберри "Вино из одуванчиков")
А еще дома у Арта хранится НАСТОЯЩЕЕ одуванчиковое вино…


А вот этим ребята "съели" мой мозг
boomp3.com

запись создана: 20.05.2008 в 17:56