тетушке...такое солнце всегда рождало у меня вопросы о смысле жизни
проживаемой каждой отдельно взятой личинкой диковинной, я у-
вера, она такая штука, как логика женская, сложно представить
коглотки под цвет помады, и надо бы освежить маникюр все на
старт, раздается звучание хлопушки как бы возвещая исполнение
всех желаний, стоило ли плакать, дурочка, милая, нежная, нежить
с рассветом возвращается в землю, туда, где алеют тюльпаны...
весна. наступает как нововведения судейской системы, и смысл сле-
жения так же наивен, как ГГини витиеватые речи о чести, за мужес-
тво выпью до дна из стакана граненного и сотни тысяч осколков пока
еще слиты в единый порыв «За тебя!» За тебя, моя дикая, губы твои
пахнут снегом и земляникою я их срывать не смогу, ускользаешь и пря-
чешься в строках письма. «Я пишу тебе вёснами талыми». Ты такая
забавная малая, что уже года три не могу разгадать вертикаль — где
есть счастье, а где наносное? И пески покрывают мой город с головой
все в порядке, и движешься в ритме сиреневой ветки метро. Метров
пять или шесть, но не больше... весна. ощущаешь, как в этом слиянии
букв оживают по памяти все пережитые нами минутки? В парке еще
лысоватом прогулки, и вместе с курткой тяжелой, я оставляю зиме все
плохое, оно никогда не пробьется сквозь талую почву и почта хранит от-
печатки ладошек на синей поверхности хитрой ловушки, письма жду
каждый раз как премьеры какого-то тонкого фильма Годара, и волны -
волны слепой, обнажающей и оглушающей то ли любви, то ли крепкой
и нерасторжимой привязки на «кровь», что весной закипает. Бывает,
ты знаешь, что в этой безумной мистерии может случится какая угодно
истерия чувств, обстоятельств и только растущая радость по имени Да-
ни, все покрывает с лихвой. Дорогая, как сын? Убегает ли с радостным пис-
ком? Чертит пюрешкой по полу ? Хватает ли «кису» за хвост? Я так много
о чем забываю спросить, просто млею — сидя на кухне зеленой серею и иног-
да так хочу обернуться хоть стулом, хоть кофемолкой, хоть битой посудой,
но задержаться с тобою в созданной Вами легенде, хоть ты и смеешься, что
этот район не совсем подходящ для оживших драконов. весна. и я снова спа-
саюсь, от дома до дома чужого ли, сойкой на дереве, стремясь расстояние раз-
ворошить, и вернуться... кем или чем, я не знаю. весна. убегаю по рельсам до
будок смотрителя, с родинкой как поцелуй небожителя, в четком стремлении
чепчик на шпалы, и до конца: «- Дорогая, дождись и сохрани оленят для меня».
...слог поплыл, пошатнулась усталая за зиму рифма, и стихотворец застыл, но
портрет нарисован: Мадонны глаза смотрят прямо и честно с холста не очер-
чЕнного лишь границами метр на два, или сколько-то там, потому ты — живая
Богиня, живородящая и в твое имя я называю красивые песни на непонятных
мне языках.
( Sei Souma)