«И если ты станешь взрослой, и даже совсем не тоненькой
Я буду любить тебя так же, как в наше первое лето» (с)
Наше первое лето... Печатаю, словно выписываю чек, ожидая, когда из-за букв покажется солнце. Такое, каким оно бывает только летом – острое, несговорчивое и необыкновенно желанное. Оно проникает в душу через распахнутый ворот, заползает в закатанные рукава и с каждым глотком сока все больше и больше в тебе. И ты видишь мир таким, каким могло бы увидеть его солнце, обзаведись он парочкой бесполезных глаз: уходящий вдаль горизонт, песок и волны. А каким было бы наше первое лето?
… он вынул из уха наушник, и потянулся, морщась неприятным прохрустам в спине. Вслед за этим наступила тишина. Комната словно выдохнула вместе с ним, и застыла – забыв, что после каждого выдоха всегда идет вдох. В зеркальных шкафах отразился каток, и какое-то время мужчина просто наблюдал, как скользят по льду силуэты людей. Он не любил людей, но любил соприкасаться с их жизнями, словно пластырь, оставляющий неприятный липкий след на коже даже после того, как попал в мусорный бак, и забыта причина ссоры, и бокалы, да мы ведь всегда можем купить новые, правда, милый? Усмехнувшись, мужчина перевел взгляд на монитор. Жидкокристаллическое совершенство с немыслимой диагональю и леденцовой оправой. Не удержавшись, провел кончиком пальца по строчкам, Ему за 40. Он уже не очень молод, не настолько дерзок, чтобы бриться ножом как все рекламные мачо, и он все еще не научился разводить костер без спичек. Впрочем, в городе эти навыки ему не нужны. Город не любит мачо, они всегда застреют на сходе с эскалатора. Гораздо хуже то, что с недавних пор ему надоел сам город. Смог, суета и серость – все чаще и чаще он уезжал из города, и каждый раз заставлял себя вернуться. Сначала его ждала семья. Два года, три, пять лет. Сейчас о тех временах ему напоминают коробки со сваленными в них фотографиями, оставленный ею по негласной договоренности, холодильник, да 2 даты: 3 марта и 18 июля – дни рождения их дочерей. Потом его ждала работа: монотонный, отупляющий, бесполезный труд в маленькой комнатушке с еще 2 такими же неудачниками, как он – интересно, смог бы он однажды отыскать свой офис, измени корпуса свои порядковые номера? Шесть лет, семь лет… Эгей, а большая часть жизни уже прошла. И сколько осталось? Кто сможет ответить тебе на этот вопрос? И мужчина внезапно понял, что в этой повседневности он всего лишь раз видел солнце…
…. такое слепящее, что он невольно закрыл глаза, и чертыхнулся, почувствовав, как пот скользит по спине, оставляя темные подтеки на скучной офисной рубашке. Ты была чем-то эфемерным, чем-то неправдоподобным в людском потоке, омывающем стены города. «Вы не подскажите, как пройти к Музею ****?» Такой звонкий и завораживающий голос. Если бы я не встретил тебя, смог бы я придумать эти белые, как будто вырезанные из упаковочной бумаги, волосы и широко смотрящие на мир, глаза? Стой, они были карими, или это чашка чая сыграла со мной злую шутку – я хотел, но не мог решиться посмотреть тебе в лицо. А ты смеялась, и я видел, как спокойно и гармонично лежат на прогретой поверхности стола твои тонкие пальцы: словно в своих мыслях ты уже достигла Шангрилы, и твое тело потихоньку истончается, уходя потоками света в неведомые мне высоты. И сейчас, много лет спустя, я вспоминаю это лето, этот обычный день, эту встречу, это небольшое кафе, звуки проходящего по улицам оркестра, и не понимаю, почему не ты не позвала меня с собой. Ты ведь не могла не заметить, что я любил тебя? Любил, как потом не мог любить никого по ту и эту сторону чертова городского кольца…
… он зажмурился, и с размаху пнул ногой системник…
В городе танцевала ночь. Он ненавидел город. Одинокий ночной город.
- Кайя, спасибо тебе за то, что ты есть. Ты - моя Муза. Что бы я делала без тебя?