…когда мое солнце становится в зенит, я включаю телефон и, оклемавшись, простенький аппарат выдает мне неизменно «новое сообщение». «Хана». «Туль». И еще несколько. Все от одного-единственного человека. Я могу поставить свою любимую мелодию на вызов и слушать ее так же часто, как бьется о сеточное покрытие мяч, тук-тук-тук-смс. Меня это немного пугает, и я избегаю его, удлиняя тень между его словами и своими ступнями. Он пишет мне смс, и каждый раз я вижу себя заводной куклой, нажимая «удалить» одним из 10 фарфоровых пальчиков, не читая, впрочем, и трети его, как он, задыхаясь, вычерчивает сигаретой в воздухе, искренних чувств. Я брошу курить, если тебя это раздражает, его голос кристально чист, я могу вытереть о него подбородок. Ты только скажи. И я молчу, прыгая сквозь белесые кольца дыма, але-ап! В моей сумочке брелок в вид огнетушителя, кошелек, телефон, 2 блокнота и упаковка снотворного. Он делает вид, что не замечает мои запавшие скулы, ты ведь очень красива. Он верит, что я принимаю его внимание с достоинством девушки, достигшей 25-летнего рубежа, и отставшей от него на каких-то 12 лет. В сущности, это даже не разница. Это – взлетная полоса, он кренит бутылку, успевая вернуть в вертикаль до первой капли вина на полированной поверхности столика. А жаль, это могло бы вылиться во что-то интересное… Осень накатывает на нас волнами золотого, и стихами Бродского в дымном мареве Большого Города, не спрятаться и не убежать. Сегодня, как и сто сорок три дня назад. Сто сорок три дня как 20 лет. Какое-то время года, какой-то город, какое-то, одно из сотен схожих, кафе. Он никогда не заказывает суп или морепродукты, и, откинувшись на спинку стула, наблюдает, как я вожу глазами по строчкам такого шаблонного меню. Я знаю его наизусть, но не могу прервать уже ставший ритуальным, момент. Он о чем-то думает, и в эти недолгие минуты я готова полюбить его просто за вид бессознательно подрагивающих век, а потом – он возвращается, придвигается ближе, наклоняется ко мне, словно заговорщик, улыбается идеальной улыбкой, и я прячу глаза. Он любит держать бокал в обеих руках, слегка стискивая, машинально потирая, и его тонкие пальцы пауками скользят по стеклянной поверхности, не оставляя на ней отпечатков, прелых оттисков или какого-либо следа внутреннего тепла, ему не за что зацепится и во мне. Все в моих глазах, отвечает он на мое равнодушное «ааа», но его глаза… они похожи на окна в новом, еще не до конца заселенном доме. Из них то и дело выглядывают люди, и каждый из них пытается стать мне нужным. Совестью ли, правдой или грубым шантажом, но каждый из них нуждается во мне, боится быть незамеченным, и я замечаю. Я говорю комплимент его костюму, и молодой парнишка, совсем еще студент, вдруг смущенно ерошит свою шевелюру, пряча выгоревшее на солнце лицо. Я спрашиваю, куда он отправится вечером, и молодая женщина плещется в его посветлевших глазах, выбирая между казино и гостиничным баром. Я подаю руку старенькой женщине, и мы вместе поднимаемся на 5 этаж. Мне кажется, скоро он догадается, что я – одна из них. Что он сделает тогда? Я не знаю, и продолжаю исчезать до зенита, забывая у него в машине, то блокнот, то кошелек, то обрывки своих набросков, как хлебные крошки, что вернут меня в мир живых, то ключи. Они пластмассовые, и не способны открыть ни один замок, но он верит, что мне есть, что прятать. И я торопливо прощаюсь, так и не дождавшись кофе, просто почувствовав, как начинают зевать в подворотнях коты. Уходя, я неизменно касаюсь пальцами его щеки, и зачарованной принцессой падаю замертво, уколовшись о его гладко выбритую кожу. Он берет меня на руки, и в зенит я снова прихожу в себя.
Думаю, в эти часы я просто даю жизнь какому-то другому человеку… (с)